Григорий Горя: "Я действовал против своей воли..."

(русский перевод стенограммы)

Коммервант Plus, №47-48, 24 декабря 2004

Уважаемые сограждане!

Мне очень трудно делать это заявление, но я иду на этот шаг, несмотря на возможные последствия.

Я, Григорий Горя, офицер уголовного преследования по особо важным делам Центра по борьбе с экономическими преступлениями и коррупцией. Как уже известно, именно я являюсь тем офицером уголовного преследования, который на протяжении последних трех месяцев вел уголовное дело о превышении служебных полномочий руководством столичной примэрии, в частности по факту приобретения 40 специализированных машин для больницы скорой помощи.

Прессинг, которому я подвергался и, не в последнюю очередь, беззакония, творимые в ЦБЭПК, где я работал до недавнего времени, не дают мне морального права молчать. На протяжении полутора лет я являлся сотрудником ЦБЭПК: сначала Главного управления по борьбе с коррупцией, а после реорганизации - в должности старшего следователя по особо важным делам.

Сначала казалось, что все идет так, как и должно быть, но по истечении некоторого времени на меня начали оказывать давление, заставляя предпринимать незаконные действия, и я не смог больше этого терпеть.

Так случилось, что 10 сентября 2004 года мне "представился счастливый случай" приступить к расследованию уголовного дела, возбужденного, как я уже сказал, по факту закупки столичной примэрией 40 машин скорой помощи для БСМП. Когда я изучал материалы дела, мне сразу показалось странным, что, хотя материалы дела были собраны в 2003 году (имеются в виду материалы тематических и документальных проверок примэрии, фирмы "Румеон", БСМП), уголовное дело было возбуждено лишь 1 сентября 2004 года.

Этот факт не помешал мне начать объективное расследование. Но сразу же начались незаконные действия (как я их называю) со стороны руководства ЦБЭПК: в частности, со стороны Департамента уголовного преследования. Меня заставили предоставить в письменной форме информационную записку о проведенной работе по данному уголовному делу.

Кульминационным моментом стало 19 ноября 2004 года, когда меня пригласили к первому заместителю генерального прокурора Валерию Гурбуле. До этого я с ним не был знаком, но после полуторачасового разговора у меня осталось много впечатлений. Меня вызвали по делу о машинах для БСМП. Гурбуля, показав рукой на портрет президента, сказал: "Знаете, г-н Горя, я был сегодня у Воронина, и получил такой нагоняй: почему, мол, секретарь Муниципального совета находится дома - рядом с женой, с семьей, а не сидит у вас там, в подвале?" Я спросил: в чем проблема? Ведь, согласно решению Апелляционной палаты, в отношении него применена мера в виде домашнего ареста на 30 дней. На что Гурбуля мне ответил: "Он должен сидеть у вас".

На протяжении полутора часов мы беседовали по материалам дела. Я сказал, что до того, как я зашел к нему, был у г-на Ильи Китороагэ, непосредственного начальника, отвечающего за расследование по данному делу, и мы решили, что пока нет оснований для возбуждения уголовного дела против Владимира Шарбана. Гурбуля, опять показав на портрет Воронина, сказал: "Я должен через два часа отрапортовать ему, что Шарбан задержан на основании ст.166 УПК". От своих коллег я знал, что Гурбуля - сложный человек, и если не подчиниться ему, то можно получить большие неприятности.

Я был вынужден забрать материалы уголовного дела и вернуться в Центр, где в своем кабинете около часа думал, как составить протокол для возбуждения другого уголовного дела в отношении г-на Шарбана, не имея веских причин для его задержания. Я думал и так и этак, и даже зашел к Николаю Бэтрынче, заместителю руководителя Департамента уголовного преследования, и спросил: "Какой мотив написать мне в протоколе о задержании? Нет ни одного основания, упомянутого в УПК". На что он мне ответил: "Пиши - свидетель напрямую указывает на Шарбана, как на персону, совершившую преступление". И хотя я не был согласен с такой формулировкой, мне пришлось под давлением составить протокол о задержании.

Хочу уточнить: когда я находился в кабинете г-на Гурбули, прокурор из отдела по борьбе с коррупцией позвонил по телефону Владимиру Шарбану и сообщил, мол, "скоро за вами придет сотрудник Центра, с которым вы должны приехать в Центр для ознакомления с решением Апелляционной палаты". Парадокс в том, что Владимир Шарбан был знаком с решением Апелляционной палаты - он присутствовал при его оглашении.

Я не знал, как вести себя в данном случае. Я находился в окружении непосредственных своих начальников - Николая Бэтрынчи, Николая Китороагэ, Алексея Секриеру, которые стояли над головой и ждали, когда я составлю протокол о возбуждении уголовного дела и протокол о задержании.

Некоторое время спустя в мой кабинет зашел начальник отдела Михаил Кожокару и сообщил, что я немедленно должен выйти во двор Центра, так как Шарбан уже находится там и намерен покинуть его.

Можно только представить себе, в какой сложной психологической ситуации я оказался. Но из-за страха потерять работу - не секрет, что у меня семья, двое детей, жена не работает, и в Центр я устроился из-за зарплаты (скажу честно, зарплата меня устраивала - кто мне теперь даст 3000 леев?) - я был вынужден выйти во двор Центра. Я представился, предъявил служебное удостоверение и попросил Шарбана следовать за мной в кабинет, где предложил ему пригласить своего адвоката. На что он мне ответил: "Что, повторяется прошлая пятница?" Мне нечего было ему ответить. Я понимал, что выполняю незаконные приказы непосредственного начальства, и не только его, но и руководства Генеральной прокуратуры. Я составил протокол, пришел Николай Урсу, адвокат Шарбана. Чест-но говоря, мне не хватало сил и мужества посмотреть в глаза и Шарбана, и адвоката. Я прекрасно понимал, что творимое мной, является чьим-то заказом и амбициями.

Я провел кошмарную ночь - меня до сих пор мучают угрызения совести: ведь все, что сделал, я сделал против своей воли и совести.

На второй день меня начали "атаковать" заявлениями и жалобами родственники Шарбана (его супруга), которые добивались свидания с ним. Но, будучи соответственно проинструктирован, я не разрешал им свиданий.

В понедельник, 22 ноября, я направил запрос в Буюканский суд о применении к Шарбану меры пресечения в виде ареста. Прекрасно понимаете, что меня заставили это сделать. Я получил инструкцию: пойти не к любому судье, а прямо к председателю суда г-ну Беженарю. Понятно, что я не мог не подчиниться указаниям сверху, хотя я всегда старался поступать в жизни так, как мне подсказывала совесть. Кроме того, каждый мой шаг отслеживал Николай Бэтрынча, который принял участие в судебном заседании, на котором было принято решение о применении меры пресечения в виде ареста. Поймите, у меня не было обоснований выдвинуть данное требование в Буюканский суд, несмотря на это, я настаивал в судебной инстанции на принятии решения в целом. Я понимал, что мой запрос будет удовлетворен. Так и произошло.

Шарбан получил 10 дней ареста, но его адвокат Николай Урсу опротестовал это решение в Апелляционной палате. Представьте, как я себя чувствовал, когда меня вызвали в Апелляционную палату. Согласно новым инструкциям, я должен был пойти к г-ну Доагэ, председателю Апелляционной палаты. Когда я зашел в здание палаты, там были представители СМИ, люди, но я не мог не подчиниться данным мне указаниям. Я зашел к г-ну Доагэ, председателю АП, которому сказал, что я имею конкретную миссию. Он сразу же надел мантию и сказал, что через 10-15 минут он возглавит судебное заседание. Он дал мне понять, что знает, что делать. Я был твердо уверен, что кассационная жалоба адвоката Шарбана будет отклонена, и будет оставлено в силе решение первой инстанции. Скажу честно, меня мучает совесть, потому я так и не смог ответить на вопрос г-на Шарбана и его адвоката Н.Урсу: "Г-н офицер уголовного преследования, скажите, на каком все же основании задержан г-н Шарбан? Назовите свидетелей, которых вы указали в протоколе о задержании, которые указали прямо, что Шарбан совершил преступление". Признаюсь, у меня не нашлось ни ответа, ни аргументов. И все же кассационная жалоба была отклонена.

На меня опять посыпались жалобы и обращения, звонки от СМИ, но меня проинструктировали не делать никаких заявлений, пресечь встречи жены и родственников Шарбана с ним. Только с адвокатом.

Я понимал, что в деле о машинах скорой помощи не хватает доказательств для инкриминирования кому бы то ни было уголовного деяния. Изначально было понятно, что закупка 40 специализированных машин для БСМП была обоснованной, т.к. Муниципальный совет Кишинева своим решением №7/26 от 12.12.2002 года наделил генерального примара Серафима Урекяна полномочиями и правом вести переговоры и подписать соответствующий контракт. Более того, контракт, заключенный между примэрией и фирмой "Румеон", поставившей машины, был принят и зарегистрирован в Национальном агентстве по общественным закупкам. Я спрашиваю себя: где криминальная подоплека в этом деле?

Я не намерен защищать интересы г-на Урекяна или кого-то еще: меня никто не "покупал" - ни Урекян, ни Тарлев, ни Воронин, никто... На протяжении 13 лет работы в органах правопорядка я всегда старался отдавать отчет в действиях. Анализируя собранные доказательства, я считаю, что не было основания привлечь кого-то из примэрии к уголовной ответственности. Несмотря на это, меня заставили признать Урекяна подозреваемым. Я оказался между молотом и наковальней: остаться в преддверии зимы без работы - у меня двое детей, как я уже говорил, должен содержать семью, жена не работает, и без жилья (живу в комнате 18 м 2 в общежитии) - я тогда не смог. Поэтому я пошел на компромисс со своей совестью. Я согласился выполнять незаконные указания чиновников и руководства Центра, в частности Николая Бэтрынчи, который ежедневно проверял меня, следил за каждым моим шагом, действием и требовал отчетов о моей работе. Понимаете, в каком психологическом и моральном состоянии я находился. Меня заставили выписать повестку в Центр на имя Урекяна на 25 ноября с целью признать его в качестве подозреваемого, заведомо зная, что у меня нет достаточных доказательств.

Я против своей воли пошел на этот шаг. Я вызвал Серафима Урекяна на 25 ноября, на 15.00. Он, конечно, пришел со своим адвокатом Василием Рыхлей. Я признал его подозреваемым. Сначала допросил его в качестве свидетеля по делу против заместителя директора Агентства по общественным закупкам Георгия Аксенти, а затем признал его подозреваемым. Допрос длился около трех часов. И хотя по "инструкции" я должен был применить превентивные меры, я не смог поступить иначе, как отпустить его.

На одном из заседаний руководства Центра, в котором я принимал участие, заместитель начальника Департамента уголовного преследования Николай Бэтрынча и начальник департамента Николай Китороагэ дали мне указания применить превентивную меру в отношении г-на Урекяна, так как они располагали информацией о том, что якобы Урекян намерен покинуть пределы республики. Получилось, что я не подчинился указаниям упомянутых лиц. Это меня и заставило подать рапорт об отставке.

Сразу же после освобождения Урекяна меня пригласили к руководству Департамента уголовного преследования, где меня упрекнули: "Г-н Горя, не кажется ли вам, что ваши разговоры с Урекяном носили слишком дружественный характер?" Тогда я понял, что весь наш разговор прослушивался и записывался. На что я ответил: "Что, я должен был дать ему в лоб? Я сделал то, что посчитал нужным, после чего отпустил его домой". Тогда Бэтрынча поднял телефонную трубку и позвонил высшему руководству: "Вот, г-н Горя не выполнил наших указаний". Признаюсь, после этого я хлопнул дверью, поднялся к себе в кабинет, открыл сейф, взял материалы уголовного дела Урекяна и Шарбана, и того, из Нац-агентства по общественным закупкам и вернулся назад. Я бросил материалы на стол со словами: "Можете сварить из них борщ!" Это были мои слова.

Со всей полнотой ответственности я могу заявить: никто лучше меня не знаком с материалами уголовных дел, о которых я говорю. Мною были заслушаны все лица, имевшие хоть какое-то отношение к закупке машин. Были выслушаны все советники - Ташко, Клименко, Стемповски, Мэмэлигэ, Ботнару... Я разговаривал абсолютно со всеми. Никто, кроме меня, не общался с ними часами. И все в унисон заявили: Муниципальный совет решением №7/26 от 12.12.2002 наделил генерального примара Урекяна правом вести переговоры и заключить контракт на закупку машин скорой помощи у фирмы "Румеон".

Меня поразило еще одно. При разговоре в кабинете Гурбули он меня упрекнул: "Как это понимать (в оригинале существенно грубее - прим.ред.), г-н Горя? Урекян греет яйца в тех инкубаторах, которые купил, а мы сидим и молимся на него?" Пусть это высказывание останется на его совести. Я лишь хочу высказать свою точку зрения, исходя из материалов уголовного дела и собранных доказательств.

Поясню вам, что в результате уголовного расследования я установил: одновременно с закупкой названных 40 машин скорой помощи для БСМП было закуплено некоторое медицинское оборудование - и простое, и более сложное. Под сложным я подразумеваю "инкубатор" для новорожденных. Понимаете, это очень нужный в Кишиневе аппарат. Да, он дорогой - стоит около 18 тысяч евро, но все же был закуплен. Делая доклад Гурбуле, я сказал: "Вот на что была потрачена часть денег". Он спросил: какие, мол, места будет греть Урекян в этом инкубаторе?

Я рассказываю все это и с полной ответственностью осознаю возможные последствия. Мне боязно, но делаю это осознанно. Я уверен, что меня будут преследовать, давить, может, надавят и на мою семью. Но я не собираюсь удрать и бросить семью. Все останется на совести властей. Хочу отметить, что в такой прямой форме "указаний" на протяжении 13 лет работы в должности следователя уголовного преследования раньше никогда не получал. Чтобы пришел к кому-то из начальства, а он, как г-н Гурбуля, сказал: "Вот я был сегодня у Воронина на заседании и получил нагоняй - почему Шарбан на свободе, почему того еще не посадили?" - и так далее. Такая же атмосфера и в самом Центре. Когда я шел по коридорам и встречался с коллегами, первым вопросом, который они мне задавали, был: "Г-н Горя, когда ты отправишь Урекяна на нары?" Аналогичным образом на меня давили на всех заседаниях Центра, в которых я принимал участие. Мне не разрешили даже пойти в отпуск, хотя я написал три рапорта. Согласно графику, отпуск должны были предоставить еще в июне. Но так получилось, что 80% собранных материалов были "заказными". Это правда. Так было на самом деле.

Сразу же после получения дела по машинам для БСМП, как только я обращался с просьбой предоставить мне отпуск - у меня семья, и я должен уделять ей внимание, поправить свое здоровье, я тоже человек, - выдвигалось единственное условие: посадишь Урекяна - пойдешь в отпуск.

Я надеюсь, вы хорошо понимаете, как нелегко мне было пойти на этот шаг, но я все-таки это сделал. Да, я остался без работы в преддверии зимы. Но, как я уже говорил, все останется на совести тех, кто заставлял меня, давал указания. Я имею в виду первого заместителя генерального прокурора Валерия Гурбулю, Николая Бэтрынчу, Николая Китороагэ и других ответственных лиц ЦБЭПК.

Мне совестно встретиться с родственниками Шарбана, его женой. Когда я обдумываю все, сделанное под давлением, мне хочется, чтобы люди меня правильно поняли. Люди добрые, я сделал это не по своей прихоти - мне не оставили выхода. Меня заставили, я был вынужден арестовать Шарбана, признать Урекяна подозреваемым, сделать все это против своей воли.

Еще раз хочу сказать. Располагая 13-летним опытом работы в качестве следователя уголовного преследования, я установил, что доказательства, собранные по делу о закупке машин скорой помощи, не имеют под собой ни одного конструктивного основания для возбуждения уголовных дел. Совесть не дает мне права сказать, что Урекян или кто-то другой из руководства кишиневской примэрии совершил какие-либо уголовно наказуемые действия при закупке машин для БСМП.

Учитывая разговоры с руководством ЦБЭПК, в которых принимал участие и г-н Гурбуля, я не исключаю наказания Шарбана и Урекяна под формальным предлогом. Мы находимся на пороге выборов. Остается только ждать, как дальше поведет себя юстиция. Когда меня пригласили к Гурбуле, один из участников разговора - я не назову его имени, но он присутствовал на заседании у президента Воронина - шепнул мне несколько слов. Что когда Воронин задал вопрос: "Что там с Шарбаном?" - этот человек ответил: мол, Апелляционная палата приняла решение применить меру наказания в виде домашнего ареста на 30 дней. После этого Владимир Воронин якобы обратился к г-же Штербец и спросил: "Г-жа Штербец, кто принял такое решение? Это Апелляционная палата так решила? Чтобы я таких судей не видел, мне такие не нужны. Запишите себе".

Как мне стало известно, судьи, которые вынесли решение о домашнем аресте, подали рапорты об отставке. Я не знаю, что было дальше - приняли их или нет. Знаю лишь, что один из них уволился.

Для меня очевидно, что в Республике Молдова не может идти речи о здоровом обществе, о правовом государстве до тех пор, пока на первом плане будут преобладать указания и амбиции действующей власти. Все останется на их совести. Я хочу, чтобы меня правильно поняли. Все, что я рассказал, - это правда. Все.

Вместо послесловия:

В среду парламентская фракция альянса "Молдова Ноастрэ" (АМН) предложила постоянному бюро парламента создать комиссию по расследованию законности уголовных дел, возбужденных против примара Кишинева Серафима Урекяна и секретаря муниципального совета Владимира Шарбана. Как сообщили во фракции, АМН предложил принять соответствующее решение на пленарном заседании парламента 23 декабря.

"Парламентская комиссия должна в 30-дневный срок рассмотреть этот вопрос и предоставить парламенту доклад о результатах расследования, а также определить законность действий директора Центра по борьбе с экономическими преступлениями и коррупцией (ЦБЭПК) Валентина Межинского и первого заместителя генпрокурора Валерия Гурбули в процессе расследования уголовных дел против Урекяна и Шарбана", - говорится в сообщении АМН.

На время работы комиссии депутаты Альянса предложили отстранить от занимаемых должностей Гурбулю и Межинского.

Думается, фракция ПКРМ отклонит это предложение. И в этом не будет ничего удивительного: в предверии выборов партия власти не может допустить потери столь грозного оружия.

Заметим, кстати, что сразу же после выступения Григория Гори ЦБЭПК выступил с опровержением. Как и следовало ожидать, офицеру вменили в вину безответственность и некомпетентность. По мнению ЦБЭПК, справедливость осуществленного уголовного расследования предстоит оценить суду, который рассмотрит доказательства, собранные следственным органом.

Наверное, не нужно долго гадать, какое решение примет суд. Заметим, что ранее в редакцию уже неоднократно обращались офицеры правоохранительных органов. Занятная у нас в стране наблюдается тенденция: как только офицер начинает противиться беспределу, он сразу же становится безответственным и некомпетентным. Зато самый непрофессиональный сотрудник, бездумно выполняющий все распоряжения вышестоящего начальства, вмиг становится прекрасным работником. Интересно и другое: карающие органы предпочитают заниматься расследованиями исключительно в отношение противников власти. В молдавских СМИ публикуется масса материалов, действительно требующих внимания прокуратуры, однако, едва в деле всплывают имена лиц, близких к “семье”, весь интерес органов к расследованию исчезает...