Опыт ненасилия в XX столетии.

Социально-этические очерки.

Предисловие

Ненасилие: от идеи к практике

Как нравственная идея ненасилие известно испокон века. Как личный выбор, как самоотверженный вызов несправедливости оно всегда было уделом подвижников. В истории общества ненасилие выражалось в непротивлении, хотя часто воспринималось всего лишь как воплощение покорности, пассивности, слабости. В двадцатом столетии ненасилие стало известно как массовая социальная практика - как стратегия и техника социально-политической борьбы, разрешения конфликтов и посредничества, гражданского (невоенного) сопротивления агрессору. Наряду с законодательной отменой рабства, формированием гражданского общества и институциональным закреплением политических свобод и прав человека распространение ненасилия как социальной практики является одним из наиболее знаменательных нравственных свершений человечества.

По традиции, идущей от учения Льва Толстого, а скорее, от трактовки этого учения в советском обществоведении и проставляемых им акцентов, ненасилие нередко трактуется как "непротивление злу". Для массового сознания обычны ассоциации ненасилия с пассивностью, покорностью, непротивлением, попустительством. Однако последовательное ненасилие, наоборот, активно, инициативно, целеустремленно; оно противоположно насилию.
В современной литературе мы находим два крайних понимания насилия. При первом подходе насилие понимается как применение силы против человека (в радикальном выражении это убийство). При втором - как любое воздействие на человека, включая психическое и моральное, совершающееся против его воли. Крайность второго подхода становится очевидной при попытке уяснения в конкретных случаях принуждения и применения силы его повода и предмета.

Направленность восприятия этих предметов и рассуждения о них на русском языке во многом задается тем, что слово "насилие" созвучно и родственно слову "сила". Насилие означает в буквальном смысле применение силы, насильничанье. Аналог этого слова в романских языках ("violence", "violenza") восходит к латинскому "violentia", родственному "violatio". Последнее означает нарушение, попрание, неправедное и понудительное воздействие на человека, - в том числе с применением силы. Такое содержание понятия есть и в русском языке. Об этом свидетельствует В.Даль: "Насилие и насильство - принужденье, неволя, силование; действие стеснительное, обидное, незаконное, своевольное" . Характерно, что он в первую очередь указывает на "силование", "стеснение", а затем уточняет: "неза-конное", "своевольное": насилие - это применение силы, сопряженное с несправедливостью, со злом.

Природа насилия и ненасилия неочевидна. Свидетельство тому - христианское учение. Христианская этика - это этика любви, этика "непротивления злу силой". Но является она и этикой ненасилия? Известный эпизод об изгнании Христом меновщиков, покупателей и торговцев из храма (Мф. 21:12-13) показывает, что Христос далеко не всегда воздерживался от применения силы. Иными словами, дело не сводится только к тому, применяется сила или нет. Не всякое применение силы представляет собой насилие. Так, действенность системы права в самом что ни на есть демократичном и правовом государстве основано на институциональном принуждении и нередко силовом ограничении действий, представ-ляющих опасность для граждан, общества и государства. Если принять, что насилие - это любое использование принуждения в отношении к людям, то легко придти (по крайней мере логически) к анархическому отрицанию институтов власти (государственной и гражданской) и правомочности решительных действий по противодействию по противодействию злодеянию и несправедливости.

В философии на необходимость четкого понятийного различения действий, опосредствованных применением разного рода принуждения, в том числе физической силы, и в частности, насилия специально указал И.А.Ильин. Он рассматривал "насилие" как явление более узкое, чем "заставление", или "принуждение". Наси-лие представляет собой предосудительное заставление, исходящее из злой души и направленное на зло . Не всякое заставление, даже предполагающее применение силы, является злом. Если заставлением человеку причиняется зло или он понуж-дается ко злу, или он необоснованно понижается в правах или беспричинно (с его стороны) унижается в достоинстве, - то оно насильственно.

И.А.Ильин развивал традицию в русской мысли, идущую от Ф.М.Достоевского и В.С.Соловьева. Так, когда Достоевский в "Братьях Карамазовых" и февральском выпуске "Дневника писателя" за 1877 г. требовал безусловного вмешательства России на Балканах и пресечения турецких бесчинств, если понадобиться, силою; или когда Соловьев в "Трех разговорах" устами Генерала показывает непременность вооруженного пресечения турецкого разбоя и насилий в Армении, - они не выступали сторонниками насилия. Они указывали на то, что ситуативно конкретная задача сохранения жизни, безопасности и благополучия людей и в правовом, и в моральном плане может допускать принуждение, как физическое, так и психическое.

С гуманистической точки зрения, очевидно, что всегда предпочтительнее избегать применения силы. Психологически и эстетически насилие привлекательно только для садиста. Политически насилие выгодно и необходимо для террориста. Но что важнее с этико-гуманистической точки зрения - неприменение силы или противление злу? В ситуации, когда нужно немедленно противостоять злу, применение силы может оказаться неизбежным. Истребляющие друг друга в ожесточенной межэтнической войне "народно-освободительные армии" можно остановить порой только силой: народные (полевые) командиры в запальчивости не могут и не хотят слышать ни резонов, ни слов. Остановить схватку, не значит разрешить конфликт. Но остановив схватку, можно создать условия для разрешения конфликта - путем переговоров, поиска компромисса и достижения соглашений. Так же трудно договориться и с человеком, идущим сознательно на разбой. Чтобы оста-новить его, приходится прибегать к "аргументам" не столько разумным, сколько сильным и весомым. Для человека, разделяющего философию ненасилия, такие ситуации не могут не быть противоречивыми.

Ненасилие представляет собой активное противостояние злу, несправедливости. Противостояние именно в противлении, причем безусловном - во имя добра и справедливости. Насилие всегда негативно и по форме, и по содержанию действия. Но из этого не следует, что любое применение силы, то есть принуждение, давление на волю человека негативны. Это не значит, что "добро должно быть с кулаками". Но добро должно быть активным и действенным; противостоящим злу не только метафизически, но и практически. И в нормативном, ценностном, и в поведенческом плане принцип добра (или справедливости) является приоритетным по отношению к принципу ненасилия.

Если соотнести такое понимание насилия и, соответственно, ненасилия с фундаментальными нравственными принципами, скажем, с заповедью любви, то, разумеется, насилие противостоит любви. Однако любить это не значит просто делать то и так, что и как хочет другой, подчинять свою волю воле другого. Любовь - это не попустительство прихотям и слабостям и тем более не потворство-вание злу. Ведь слабость, прихоть или злобность могут быть именно сокровен-нейшим самовыражением другого. При милосердно-любовном отношении в другом предполагается и полагается возможность совершенства. Это любовь к совершенству, к совершенному (пусть потенциально совершенному) в человеке. Этим милосердная любовь отличается от любви чувственной. Поэтому можно сказать, что любовь означает ненасилие. Но и любовь не означает отказа от таких форм воздействия на человека, как принуждение и пресечение.

Помимо любви ненасилие как социально-нравственный опыт сопредельно и иным человеческим практикам. В сопоставлении с ними и в отличие от них можно лучше понять феномен ненасилия. По одной из ассоциаций ненасилие почти непременно соотносится с идеей мира и трактуется как умиротворение, примирение. Война и переходящий в кровавые столкновения гражданский или межнациональный раздор являются средой жесточайшего массового насилия. Но практически отсутствие войны, перемирие, сосуществование еще не исчерпывают всего содержания ненасилия, если не понимать под насилием только физическое подавление человека. Миротворчество, пацифизм представляют те принципы деятельности, которые утверждают мир без оружия. Однако миротворчество противостоит не столько силе, хотя силе тоже, сколько вражде как умонастроению и житейской установке. Как показывает и исторический, и современный опыт, замиренность как неприменение военной силы вполне может сочетаться с непримиримостью в идеологии, политике и этосе взаимных отношений. Идея ненасилия содержит в себе важный императивный момент - требование или декларацию отказа от применения неправой силы, но также и преодоление такой ситуации, в которой возможны применение силы, конфронтация, недоверие.

В соотнесении ненасилия с миром содержится и другое, существенно важное сопряжение этой идеи, а именно, с идеей права. Ненасилие исходит из установки сохранения гражданского мира, а значит, правового состояния общества, ибо правовое состояние есть непременное условие гражданского мира . Ненасилие, таким образом, представляет собой один из важных инструментов гражданского общества. Как показывает исторический опыт, социально-политическая практика ненасилия получает развитие именно в условиях гражданского общества и предполагает действенность не только соответствующих социальных институтов, но и развитость и действительную укорененность в обществе правосознания. Правовые институты гражданского общества выполняют важную функцию безличного коллективного миротворца, посредника и арбитра в конфликтных ситуациях разного уровня и характера.

***

В связи с этим важным является вопрос о соотношении в ненасилии норма-тивных и прагматических аспектов: что важно в ненасильственой практике - принципиальность и последовательность в отстаивании идеи ненасилия или тех-ничность и вооруженность в его осуществлении?
Сторонники нормативного подхода к ненасилию настаивают именно на принципиальном характере ненасилия. Они убеждены в том, что в каждом случае применения техники общественной обороны, акций народного сопротивления, "народной силы" (people power) должно воодушевляться не только непосредственной целью, но и высокими помыслами, религиозными воззрениями, этическими принципами. Распад народного движения на Филиппинах после победного свержения диктатуры Маркоса (в 1977 г.) был следствием именно того, что при достаточно высокой техничности и дисциплинированности в осуществлении сопротивления диктатуре духовные основы этого движения оказались на заднем плане. Поражение китайских студентов на площади Тэньаньмэнь (в июне 1989 г.) могло быть не столь трагическим. Речь идет не только о более продуманной тактике борьбы. Если бы студенты отдавали приоритет высоким целям своего движения, а не ре-шению важных, но тем не менее частных по сравнению с этими целями задач той конкретной акции, которая проводилась на площади, возможно, удалось бы сохра-нить движение и жертв, безусловно, было бы меньше. Техника ненасильственой борьбы может быть реализована с наибольшей последовательностью и стойкостью, если люди исповедуют соответствующие принципы, а не просто выбирают наиболее эффективную тактику из ряда возможных и останавливаются на ненасилии из соображений благоразумия, практичности.

Понимание ненасилия как морального принципа нередко наталкивается на скепсис. Критики высказывают здесь квазиполитические и квазиреалистические аргументы. Те, кто привык к мысли о конструктивной роли насилия в истории, указывают именно на то, что ненасилие не соответствует реалиям общества, сотканного из частных и конкурирующих интересов, и в котором государство держится на силе. А идея ненасилия рассматривается как форма политического утопизма. Идея ненасилия встречает и морализаторскую критику как выражение так называемого "абстрактного гуманизма". Сторонников ненасилия упрекают в метафизическом отрыве целей от средств и этической абсолютизации средств. Главное же обвинение заключается в том, что сторонники ненасилия своей пассивностью и непротивлением потворствуют злу. Но если трактовать ненасилие как потворство злу, то насилие предстанет как нравственно оправданная, хотя вынужденная, мера в борьбе со злом и несправедливостью.

Такая критика идеи ненасилия указывает на действительно важную теорети-ческую проблему в понимании морали и на реальную трудность в моральной прак-тике. Каким образом общие (абсолютные, универсальные) моральные принципы могут быть воплощены в конкретных и частных ситуациях человеческой жизни? С социологической или политической точки зрения, мораль ничего не может предложить для перевода высоких принципов в план социального действия. Однако с моральной точки зрения, такие возможности есть. Мораль (аналогично религии, хотя и иными средствами) дает человеку основание верить, несмотря ни на что, в лучшее. Мораль задает определенный стандарт (идеал) взаимоотношений между людьми. Этот стандарт ориентирует человека на братское единение и милосердную любовь в отношении к другим. По логике морального мышления, единственно действенным и непротиворечивым собственным целям средством изменения несправедливого мира может быть изменение человеком самого себя, доброе отношение к людям и последовательное неприятие зла. Основная задача, которую ставит мораль перед человеком, заключается в том, чтобы в первую очередь самому соответствовать этому нравственному идеалу.

Строго говоря, как нравственный принцип идея ненасилия ничего нового не сообщает. Этическое, нормативно-ценностное содержание ненасилия в более широкой версии известно из того комплекса идей, который называют этикой любви. Однако в учении о ненасилии логика морали конвертируется в логику массового социального действия. Этим и оригинальна этика ненасилия. В своей прикладной части она представляет собой метод социально-практических действий по конструктивному разрешению возникающих в обществе проблем внешнего и внутреннего свойства. Этика ненасилия задает идейную основу для приложения моральных принципов к социальной практике и нравственного обеспечения усилий по преобразованию общественной жизни, продуктивному социальному взаимодействию между людьми, имеющими разные интересы и придерживающимися различных взглядов. В этом состоит ее непреходящее значение.

С этой точки зрения, правы те сторонники прагматического подхода, которые утверждают, что принцип ненасилия остается всего лишь благим пожеланием, если не проработаны технические возможности его применения в широкомасштабных акциях и общественно-политических движениях, если эти акции не подготовлены в специальных групповых треннингах и проводятся без тщательного стратегического и тактического руководства. Не случайно Дж.Шарп склонялся к отказу от термина "ненасилие" как не вполне выражающего дух учения о борьбе и сопротивлении без применения военных средств. "Общественная (гражданская) оборона", или оборона, основанная на акциях протеста, сопротивления и борьбы, которые осуществляют сами граждане, - вот термин, наиболее адекватный, по его мнению, тактике, к которой прибегли Ганди и Кинг, которая привела к победе народные силы на Филиппинах и в Чили .

Иными словами, ненасилие рассматривается в первую очередь как метод активной борьбы. Ненасилие и заявило о себе именно в социальной борьбе. Интересно отметить, что Мохандас Ганди какое-то время понимал ненасилие-ахимсу главным образом как борьбу, в которой не применяется физическая сила. Нередко приводят известные слова Ганди о том, что ахимса не означает пассивности, и если приходится выбирать всего лишь между трусостью и насилием во имя борьбы с несправедливостью, то достойнее выбрать насилие. Другое дело, что в борьбе предпочтительнее ненасилие. В контексте этих рассуждений приводятся такие важные аргументы, что ненасильственная борьба только на первый взгляд кажется менее эффективной. Зато несомненно, что она приводит к гораздо меньшим жертвам и позволяет практически полностью исключить невинные жертвы. Взять хотя бы такие разные по результативности примеры ненасильственной общественной обороны, как в случае вторжения гитлеровских войск в Норвегию и в случае оккупации армиями стран Варшавского договора Чехословакии. В обоих случаях именно не применялась сила, и ненасилие осуществлялось в форме активного гражданского неповиновения, несотрудничества, неучастия, препятствования. Сотрудничество с агрессором недопустимо ни при каких условиях. Сопротивление оккупантам обязательно со всех точек зрения - патриотической, гражданской, нравственной. Ненасильственная тактика позволяет вести такую борьбу, которая, воодушевленная гневом, не возбуждает тем не менее в борцах злобу и ненависть - чувства, иссушающие душу. Ненасилие выступает здесь только как средство борьбы.

В ситуациях внешней агрессии задача снятия отчуждения между противоборствующими сторонами не ставится. В случаях же внутринациональной борьбы как средства разрешения гражданских, политических, религиозных конфликтов очевидно, что непримиримость, ненависть, сохранение взаимной отчужденности не являются адекватными условиями разрешения конфликтов. При любом исходе борьбы людям, представляющим противоборствующие стороны, предстоит жить вместе. Так что ненасилие - это не просто неприменение силы, использование мирных, т.е. не уничтожающих людей и не причиняющих им физических страданий средств борьбы. Благодаря последовательному применению ненасилия выстраивается и расширяется особого рода социальное пространство: утверждающее покой, правопорядок и человеческое достоинство. Последовательное применение ненасилия предполагает не только чистоту используемых технических средств, но и искренность помыслов.

Опыт народно-патриотического сопротивления коммунистическому режиму в советских республиках в 1990-1991 гг. показал, что в большинстве случаев ненасильственные методы применялись спонтанно и вынужденно; параллельно им всегда допускалась принципиальная возможность вооруженного сопротивления. Метаморфоза многих предводителей гражданского сопротивления в военачальников с обретением республиками независимости после 1991 г. свидетельствует именно о вынужденной "бархатности" некоторых из освободительных народных движений. Также симптоматично, с какой готовностью некоторые отряды живого кольца вокруг Белого дома в Москве на следующий день после провала августовского путча попытались преобразоваться в военизированные дружины по защите демократии.

Озабоченность сторонников принципиального ненасилия вызвана не только нравственным пафосом, но и тем обстоятельством технического свойства, что ненасилие действительно может применяться чисто прагматически - как эффективное средство для достижения даже недостойных целей. В прагматическом плане ненасилие оказывается весьма привлекательным как раз для решения задач такого рода. Ведь ненасилие само по себе считается морально положительным средством борьбы. Осуществляемые публично ненасильственные акции задают властям определенный стандарт взаимоотношений, позволяя вместе с тем буквально шантажировать власти. Саботаж, забастовка, блокада, - акции подобного рода ненасильственны по своему характеру, но в них могут доминировать частные интересы, которые в соединении с такими средствами, как ненасилие, способны разрушительно воздействовать на общественный организм, быть источником новой несправедливости.

Как показал И.А.Ильин, не всякое применение силы является воплощением зла. Но очевидно, что и не всякое воздержание от применения физической силы и использование невооруженных, гражданских методов разрешения социальных конфликтов является воплощением добра. Особенность ненасильственного сопротивления и разрешения конфликтов заключается в том, что они сориентированы еще и на достижение понимания. Даже в противостоянии внешней агрессии применение ненасилия призвано возбудить в агрессоре если не понимание и сочувствие, то эмпатию, деморализовать солдат противника, заставить их поверить в правоту сопротивляющихся . Предполагается, что ненасилие должно быть на-полнено большим, чем неприменение силы, содержанием. И с прагматической точки зрения, оно бессмысленно, если продолжает и провоцирует противостояние.

В рассуждении о ненасилии важно иметь в виду, что речь идет не просто об этическом принципе, но о практическом принципе. Ценностная логика ненасилия может быть выявлена в теоретическом дискурсе. Однако специфика ненасилия как социальной техники может быть понята только на материале действительного социально-политического опыта.

***

Предлагаемое издание представляет собой первую в отечественной литературе попытку такого рода. Предмет исследования с самого начала был задан двумя существенными ограничениями. Для анализа был выбран, во-первых, опыт социально-политических движений и акций и, во-вторых, социально-политический опыт, ограниченный рамками двадцатого столетия. Это понятно: именно в двадцатом столетии, ненасилие впервые и целенаправленно было воплощено в массовой социальной практике, направленной на решение цельномасштабных общественных задач. Именно в двадцатом веке некоторые массовые социально-политические движения и акции стали успешными исключительно благодаря при-менению ненасильственной техники. Это относится в первую очередь к движени-ям, которые вдоновлял и возглавлял Мохандас Ганди (в Южной Африке и Индии) и Мартин Лютер Кинг (в США). Победоносность этих движений вдохновила многих общественных и религиозных деятелей в их политической борьбе. Но эти движения отнюдь не единственны в истории нашего столетия. Они коренятся и продолжаются в разнообразных практиках, в которых ненасилие занимает значительное место. Для авторов книги было также важно показать российские корреляты ненасильственной практики и духовный потенциал ненасилия в русской философской мысли.

Эта книга стала возможной как результат годичного, в 1992-1993 гг., исследовательского семинара в Научно-просветительском центре "Этика ненасилия", поддержанного Институтом философии РАН и Институтом им. Альберта Эйнштейна (США). А работа над книгой как таковой в 1994 г. была поддержана Международным научным фондом Дж.Сороса.